По светло-серым улицам бродит холодный ветер. Ярко-белое пятно солнца было чуть ярче облаков. Зелень деревьев выглядит слишком неестественно на фоне этого серого неба, этих мокрых от дождя домов. На асфальте скопились лужи чистой дождевой воды, вода стекает по покатым крышам. Дверь была закрыта на один оборот ключа, становилось не по себе. Обычно она закрывала на два оборота верхний замок, и на один — нижний. Сегодня с ней что-то не то. В прочем, как и все несколько месяцев после того страшного дня — дня гибели ее любимого. Странно это писать, потому что ее-то он нисколько не любил, так — дружили.
В тот день светило яркое-яркое солнце зимы, белый пушистый снег скрипел под ногами и падал с высоты на ее, как обычно, черные перчатки. Никогда их не любил. Мех у ее рта уже покрылся слабым инеем, а дыхание вырывалось белым паром изо рта. Носом она никогда не дышала зимой. И никогда не простывала от дыхания горлом. Странная она девочка. А я шел рядом с ней, держа ее за руку. Она младше меня, но мудрее. Не знал никакую другую девочку, которая бы так открыто высказывала фразу «все мы люди, все мы — сволочи». И она была права, как всегда. Для ее 12 лет этого было много. Слишком.

...Я всегда держал ее на улице за руку, за скользкие перчатки. Она всегда накидывала капюшон своей черной куртки, поэтому все ее в шутку звали Тенью. Как жаль, что они не знали, как были правы. Моя любимая Тень, она всегда вздрагивала от этого имени. Жаль, что ее никто и никогда не мог вот также взять за руку, с той же любовью и пониманием. Даже наша мама так не может. Мы подходили к дороге, а я лишь сердцем чувствовал, что сейчас я лишусь ее руки на долю секунды. Я крепче схватил ее и мы остановились у края дороги. При скрипе шин моя Тень подняла голову, а в ее изумрудных глазах прочиталась невыносимая боль. Мне становилось жутко от этого всякий раз, когда я смотрел в изумруд ее глаз и читал там лишь боль и ненависть. После скрипа послышались глухие толчки и испуганные крики женщин. Все таки, она могла тоже закричать от ужаса, но она всегда молчала. Я слышал ее голос — хриплый, надтреснутый и тихий, лишь несколько раз. Она молчалива. И в этом тоже заключается ее мудрость. На припорошенной снегом дороге сначала появились алые капли, а затем они слились в одно кровавое пятно. Белый снег за пару минут стал алым. Я закрыл Тени глаза, но это было лишь для того, чтобы она больше не видела ни насилия, ни смерти, ни смертельных ран. Я увел ее от дороги и больше не помню ничего. Лишь ее тихий-тихий плач. Никогда раньше она не плакала, и я думал, что она всерьез бесчувственная Тень. Но я ошибался, и не научился ее мудрости...

Закрыв дверь на один оборот, моя девочка ушла из дома. На кладбище. Она всегда так делает перед наступлением ночи, и всегда приносит на серые каменные плиты по одной ромашке и с записочкой «Прости меня». Не знаю, почему она выбрала лишь ромашки, но это ее тайна, а тайны никогда не должны быть разгаданы.